Высота
Ничто не предвещало седых волос в моей окладистой бороде, которая в то время у меня ещё не пробивалась.
Стояли чудные деньки алтайского мая, жаркие и сухие. Знойная пора рано начавшегося лета одуряла и расслабляла. Земля срочно примеряла на себя махровый халат ярко зелёного колера состоящего из такого изобилия растений, что казалось, замените в последней четверти моего седьмого класса все уроки на ботанику, и то не изучите великое многообразие того, что прёт из земли с потрясающей силой. В те, уже баснословно далёкие денёчки, я был мечтательным прагматиком, и из всего многообразия флоры, давно не евшего школяра, больше всего интересовали те корешки, которые можно было выкопать перочинным ножиком, обмыть талым снегом, и, разжевав, проглотить, думая, что употреблённое вовнутрь принесёт пользу.
Самыми удобоваримыми были клубеньки диких тюльпанов, но, памятуя о будущей красоте, они вырывались не сплошь, а оставлялись на расплод. Уже тогда тезис: красота – страшная сила, по мере возможности, претворялся мной в обыденную жизнь.
Весна в разгаре. Школа, наоборот, в эту пору напоминает утомлённых солнцем и большими знаньями инвалидов, которые, маясь бездельем, продолжают делать вид, что интенсивно поглощают последние главы учебников. Годовые оценки уже проставлены и учителя, и их подопечные, приходят в Альма Матер как бы по инерции, понимая, что нужно поставить очередную точку в череде образовательных лет.
Сиденье на парте у окна невольно привлекает взор на гору. Она занимает всё видимое пространство. Приоткрой створку пошире, протяни руку, и, кажется, что уткнёшься в камень, на котором сиживал в прошлом году. Но это обман.
Идя на свидание с этой громадиной, нужно сначала спуститься по крутому обрыву и миновать внизу маленький ручей. Маленький то он маленький, но сейчас разлился до неимоверных размеров, значит путь к горе один, по железнодорожной насыпи где стоит предостерегающая надпись, почему то на казахском, который здесь никто не знает. Она гласит: Поездан сахтан!
Ну сахтан так сахтан, поезд здесь ходит раз в день, с черепашьей скоростью перевозит руду, и кто его такого расторопного будет бояться.
Учитель – выжатый лимон, чертит на доске свою геометрию. Записка прилетает в самый подходящий момент: «Идём на гору». Не видел, кто бросил, но чувствую – депеша с «Камчатки», а там, на последней парте томится мой друг Сашка Мамаев, так что писанина, меня развлёкшая, от него. Аргументов не ходить домой в данный момент нет, отказаться невозможно. Звонок побуждает нас к действию. Походкой завзятых авантюристов направляемся к параллельному классу, чтобы встретить друга, который (мы это твёрдо знаем) беспрекословно за нами последует. Коля Беспалов высокий и себе на уме юноша идёт навстречу, по нашему решительному виду понимая, что его ждёт очередная идея. Наш товарищ отличается от всех тем, что он альбинос – стопроцентный блондин с красивыми белыми волосами. Это обстоятельство его изрядно стесняет, в то время к нему ещё не пришло понятие о преимуществе своей индивидуальности, и он, при любом случае, старается прятать волосы под фуражку.
В нашем трио Белый (таков его псевдоним) играет не последнюю роль, хотя мы с Мамаем лыжники и чемпионы, он к этой славе не стремится, но если надо что-то обдумать, за ним последнее слово, он не лишён азарта, но в быту человек спокойный, и, тем не менее, не всегда может предвидеть конечную цель наших, часто не очень верных измышлений.
Колян всё понимает с полуслова. Быстро достигаем нашей долины между двух верблюжьих горбов. Лезем на левый, по ходу собирая всё, что будет гореть в нехитром костерке, который мы запалим, добравшись до уютных, выступающих из горного тела утёсов, которые всю зиму обречённо лежали под снегом и дождались этой поры, а особенно нас, считающих эти камни своими. Рядом с ними инородное для этой сопки тело – труба, берущая своё начало от обогатительной фабрики, переброшенная в этом месте через высокий виадук, а дальше вниз, к озеру, куда она и сливает свои отходы производства. Выливаясь, этот продукт образует толщу песка, который на солнце поблёскивает золотыми отливами. Очевидно, так блестит не до конца выбранная из породы медь, недошедшая до перерабатывающего комбината. Так как фабрика трудится беспрерывно, гора породы растёт, озеро поднимается и в то благодатное время эта громада была похожа на кратер небольшого вулкана, ну а сейчас она уже больше Везувия.
Ходили слухи, что американцы хотели купить эти отходы и вновь их переработать, но им был дан гордый ответ: «Мы Родиной не торгуем».
Эти глобальные вопросы нами обсуждаются на действительно высоком уровне. Отсюда виден весь рудник. Школа всеми своими широкоформатными окнами подозрительно взирает на троих коллаборационистов, заключивших договор с её вечным соперником – каменным гигантом, который в настоящее время и принял этих вольных школяров с ветерком в голове. Если сфокусировать взгляд и вычленить, как бы глядя в хороший окуляр, идущий по улице народ, то можно узнать одноклассников, уже пообедавших, и поэтому изрядно бойких. Вот бедолаги, учащиеся во вторую смену, побежали на переменки через весь школьный двор в дощатый, и требующий немедленного ремонта туалет. Наши ровесники шикуют, разъезжая по раздолбаным дорогам на самом демократическом транспорте – велосипеде. Через парк, посаженный недавно всем миром, в клуб «Цветников» потянулся народ на всевозможные кружки. Мамаю тоже надо на духовой оркестр, но сегодня дуть в баритон ему невмочь. Вся панорама нами обследована, взгляд Николая ложится на трубу, которая в этом месте поднимается на ноги виадука. Трубопровод диаметром около метра. От нечего делать ходим по нему взад вперёд. Это не представляет труда и как то разнообразит нашу вольную жизнь. Мы даже заходим в начало этого длинного моста, держась за хлипкий деревянный поручень, но не далее. Неожиданная мысль о прохождении на ту сторону, высказанная Белым, застала врасплох. А, что если?... И возможно ли такое?
Коля ставит на кон перочинный нож и выжидательно сморит на меня. Удочка заброшена. Мамай безмолвствует. Потеря лица не входит в мои планы. Внутренне подобрался. Надо соответствовать. Убеждаю себя в том, что это достаточно просто. Нож как приз отвергаю. Я это сделаю красиво и бескорыстно. Становлюсь на тропу, которая должна привести к славе. Первые шаги по овальной дорожке просто верх удовольствия. Расставил руки, иду, изредка придерживаясь за поручень. Метров через тридцать нечаянно посмотрел на настил. Доски прогнили, какие - то упали, другие держались на честном слове. Это обстоятельство насторожило, но я ещё и не думал падать духом, а через какое-то количество шагов поручень пропал, он просто обвалился и я оказался на трубе перед пропастью один на один с собственной персоной. Взгляд вниз. Страх сковал мгновенно. До сих пор я не знал, как отношусь к высоте. Теперь настал момент истины. Я её просто панически боюсь. Хотелось лечь, обнять эту проклятую трубу и никуда не двигаться, но разум говорил, что надо что-то делать. Самое верное повернуть назад, но я понимаю, что развернуться не смогу. Мне так жалко себя, упавшего с этой изрядной высоты, что хочется плакать. Как преодолелось оставшееся расстояние, не знает никто. Друзья подтянулись, перебежав низом, запыхавшиеся и виноватые. Я сидел на трубе, лежащей на твёрдом грунте и был в прострации.
Это был один из первых случаев, когда моё провидение, мой небесный покровитель, взял меня за шиворот и избавил от неминуемой беды.
- - - Добавлено - - -
Высокочтимая Лина. Это просто счастье, что Вы, заглянув на нашу скромную страницу, оставив свой нетленный след в области литературной критики,
определили, что тексты нужно шлифовать. Хочется попросить Вас, пойдите дальше, отшлифуйте последнее стихотворение до предания ему гениальности, покажите читающему люду, как это делается, подтвердите, что ещё один критик Восточного Казахстана переплюнул Белинского, и мы всем форумом выразим вам всенародную благодарность.
Если Вы воспитывались в православной вере, то должны знать, что Гордыня – один из смертельных грехов, на что, однако, Вы мало обращаете внимания.
Хочется пожелать Вам и впредь не чувствовать себя единственной истиной в последней инстанции.
Если захотите ответить – буду рад пообщаться. Если замолчите, приму за знак обращения к самосовершенствованию.
Юрий Николаевич.
Ничто не предвещало седых волос в моей окладистой бороде, которая в то время у меня ещё не пробивалась.
Стояли чудные деньки алтайского мая, жаркие и сухие. Знойная пора рано начавшегося лета одуряла и расслабляла. Земля срочно примеряла на себя махровый халат ярко зелёного колера состоящего из такого изобилия растений, что казалось, замените в последней четверти моего седьмого класса все уроки на ботанику, и то не изучите великое многообразие того, что прёт из земли с потрясающей силой. В те, уже баснословно далёкие денёчки, я был мечтательным прагматиком, и из всего многообразия флоры, давно не евшего школяра, больше всего интересовали те корешки, которые можно было выкопать перочинным ножиком, обмыть талым снегом, и, разжевав, проглотить, думая, что употреблённое вовнутрь принесёт пользу.
Самыми удобоваримыми были клубеньки диких тюльпанов, но, памятуя о будущей красоте, они вырывались не сплошь, а оставлялись на расплод. Уже тогда тезис: красота – страшная сила, по мере возможности, претворялся мной в обыденную жизнь.
Весна в разгаре. Школа, наоборот, в эту пору напоминает утомлённых солнцем и большими знаньями инвалидов, которые, маясь бездельем, продолжают делать вид, что интенсивно поглощают последние главы учебников. Годовые оценки уже проставлены и учителя, и их подопечные, приходят в Альма Матер как бы по инерции, понимая, что нужно поставить очередную точку в череде образовательных лет.
Сиденье на парте у окна невольно привлекает взор на гору. Она занимает всё видимое пространство. Приоткрой створку пошире, протяни руку, и, кажется, что уткнёшься в камень, на котором сиживал в прошлом году. Но это обман.
Идя на свидание с этой громадиной, нужно сначала спуститься по крутому обрыву и миновать внизу маленький ручей. Маленький то он маленький, но сейчас разлился до неимоверных размеров, значит путь к горе один, по железнодорожной насыпи где стоит предостерегающая надпись, почему то на казахском, который здесь никто не знает. Она гласит: Поездан сахтан!
Ну сахтан так сахтан, поезд здесь ходит раз в день, с черепашьей скоростью перевозит руду, и кто его такого расторопного будет бояться.
Учитель – выжатый лимон, чертит на доске свою геометрию. Записка прилетает в самый подходящий момент: «Идём на гору». Не видел, кто бросил, но чувствую – депеша с «Камчатки», а там, на последней парте томится мой друг Сашка Мамаев, так что писанина, меня развлёкшая, от него. Аргументов не ходить домой в данный момент нет, отказаться невозможно. Звонок побуждает нас к действию. Походкой завзятых авантюристов направляемся к параллельному классу, чтобы встретить друга, который (мы это твёрдо знаем) беспрекословно за нами последует. Коля Беспалов высокий и себе на уме юноша идёт навстречу, по нашему решительному виду понимая, что его ждёт очередная идея. Наш товарищ отличается от всех тем, что он альбинос – стопроцентный блондин с красивыми белыми волосами. Это обстоятельство его изрядно стесняет, в то время к нему ещё не пришло понятие о преимуществе своей индивидуальности, и он, при любом случае, старается прятать волосы под фуражку.
В нашем трио Белый (таков его псевдоним) играет не последнюю роль, хотя мы с Мамаем лыжники и чемпионы, он к этой славе не стремится, но если надо что-то обдумать, за ним последнее слово, он не лишён азарта, но в быту человек спокойный, и, тем не менее, не всегда может предвидеть конечную цель наших, часто не очень верных измышлений.
Колян всё понимает с полуслова. Быстро достигаем нашей долины между двух верблюжьих горбов. Лезем на левый, по ходу собирая всё, что будет гореть в нехитром костерке, который мы запалим, добравшись до уютных, выступающих из горного тела утёсов, которые всю зиму обречённо лежали под снегом и дождались этой поры, а особенно нас, считающих эти камни своими. Рядом с ними инородное для этой сопки тело – труба, берущая своё начало от обогатительной фабрики, переброшенная в этом месте через высокий виадук, а дальше вниз, к озеру, куда она и сливает свои отходы производства. Выливаясь, этот продукт образует толщу песка, который на солнце поблёскивает золотыми отливами. Очевидно, так блестит не до конца выбранная из породы медь, недошедшая до перерабатывающего комбината. Так как фабрика трудится беспрерывно, гора породы растёт, озеро поднимается и в то благодатное время эта громада была похожа на кратер небольшого вулкана, ну а сейчас она уже больше Везувия.
Ходили слухи, что американцы хотели купить эти отходы и вновь их переработать, но им был дан гордый ответ: «Мы Родиной не торгуем».
Эти глобальные вопросы нами обсуждаются на действительно высоком уровне. Отсюда виден весь рудник. Школа всеми своими широкоформатными окнами подозрительно взирает на троих коллаборационистов, заключивших договор с её вечным соперником – каменным гигантом, который в настоящее время и принял этих вольных школяров с ветерком в голове. Если сфокусировать взгляд и вычленить, как бы глядя в хороший окуляр, идущий по улице народ, то можно узнать одноклассников, уже пообедавших, и поэтому изрядно бойких. Вот бедолаги, учащиеся во вторую смену, побежали на переменки через весь школьный двор в дощатый, и требующий немедленного ремонта туалет. Наши ровесники шикуют, разъезжая по раздолбаным дорогам на самом демократическом транспорте – велосипеде. Через парк, посаженный недавно всем миром, в клуб «Цветников» потянулся народ на всевозможные кружки. Мамаю тоже надо на духовой оркестр, но сегодня дуть в баритон ему невмочь. Вся панорама нами обследована, взгляд Николая ложится на трубу, которая в этом месте поднимается на ноги виадука. Трубопровод диаметром около метра. От нечего делать ходим по нему взад вперёд. Это не представляет труда и как то разнообразит нашу вольную жизнь. Мы даже заходим в начало этого длинного моста, держась за хлипкий деревянный поручень, но не далее. Неожиданная мысль о прохождении на ту сторону, высказанная Белым, застала врасплох. А, что если?... И возможно ли такое?
Коля ставит на кон перочинный нож и выжидательно сморит на меня. Удочка заброшена. Мамай безмолвствует. Потеря лица не входит в мои планы. Внутренне подобрался. Надо соответствовать. Убеждаю себя в том, что это достаточно просто. Нож как приз отвергаю. Я это сделаю красиво и бескорыстно. Становлюсь на тропу, которая должна привести к славе. Первые шаги по овальной дорожке просто верх удовольствия. Расставил руки, иду, изредка придерживаясь за поручень. Метров через тридцать нечаянно посмотрел на настил. Доски прогнили, какие - то упали, другие держались на честном слове. Это обстоятельство насторожило, но я ещё и не думал падать духом, а через какое-то количество шагов поручень пропал, он просто обвалился и я оказался на трубе перед пропастью один на один с собственной персоной. Взгляд вниз. Страх сковал мгновенно. До сих пор я не знал, как отношусь к высоте. Теперь настал момент истины. Я её просто панически боюсь. Хотелось лечь, обнять эту проклятую трубу и никуда не двигаться, но разум говорил, что надо что-то делать. Самое верное повернуть назад, но я понимаю, что развернуться не смогу. Мне так жалко себя, упавшего с этой изрядной высоты, что хочется плакать. Как преодолелось оставшееся расстояние, не знает никто. Друзья подтянулись, перебежав низом, запыхавшиеся и виноватые. Я сидел на трубе, лежащей на твёрдом грунте и был в прострации.
Это был один из первых случаев, когда моё провидение, мой небесный покровитель, взял меня за шиворот и избавил от неминуемой беды.
- - - Добавлено - - -
Высокочтимая Лина. Это просто счастье, что Вы, заглянув на нашу скромную страницу, оставив свой нетленный след в области литературной критики,
определили, что тексты нужно шлифовать. Хочется попросить Вас, пойдите дальше, отшлифуйте последнее стихотворение до предания ему гениальности, покажите читающему люду, как это делается, подтвердите, что ещё один критик Восточного Казахстана переплюнул Белинского, и мы всем форумом выразим вам всенародную благодарность.
Если Вы воспитывались в православной вере, то должны знать, что Гордыня – один из смертельных грехов, на что, однако, Вы мало обращаете внимания.
Хочется пожелать Вам и впредь не чувствовать себя единственной истиной в последней инстанции.
Если захотите ответить – буду рад пообщаться. Если замолчите, приму за знак обращения к самосовершенствованию.
Юрий Николаевич.
Комментарий