Ностальгия

[Peresh3]

В прошлом году вы это к 8 марта приурочили, в этот раз к чему?

ЮН тоже стареет, повторяться стал...эхх ((

[Юрий Николаевич]

Ртуть

В московской школе ученик
разбил градусник. Приехали
четыре машины МЧС, оцепили
здание, срочно вывели всех
школяров вместе с учителями и
два дня делали дезактивацию.
***
Аким Иваныч – здравствуйте –
Моя Вам эпитафия,
Уверен, в вашей памяти
Осталась география.

И Вы, с большими картами
Земельными и звёздными,
Где ангелы за партами
Следят глазами острыми.

Мы обучались в юности –
Мозги наукой полнились.
Сегодня эти трудности
И Вы, подспудно, вспомнились.
***
Аким Иваныч, как всегда, запаздывал
А мы бесились, после той истории,
Когда Спартак оружье кровью смазывал
И побеждал на водной акватории.

Мы вместе с ним сражались с Колизеями,
И классу не страшна былая мафия.
Мы только что побыли ротозеями,
А вот уже у нас и география.

Аким Иваныч, как всегда, запаздывал.
Дежурный карты на стене развешивал.
Учитель, принести прибор заказывал
И он принёс, тот на столе отсвечивал.

Стояла колба, вполовину мутная,
Наверное, показывать давление.
Вся из себя стеклянная и крупная,
В ней ртуть под спудом блёклая, смиренная.

Но кто-то в возбуждённом состоянии
Рванул к себе некрепкое творение.
Стекло, тому нахалу в назидание,
Всё в дребезги, в ответ на это бдение.

Ртуть побежала струйкой металлической
И, округлясь, изобразила шарики,
И было происшествие трагическим,
Но кто же знал, ведь были мы не трагики.

Аким Иваныч как всегда запаздывал,
А мы металл гоняли мокрым веником,
А кто-то его тряпками размазывал,
А одному, растёкся он по треникам.

А тут Аким Иваныч с восклицаньями.
Уборщицу призвали к происшествию.
Отделались за колбу порицаньями,
А ртуть в совок катилась звёздным шествием.

И всё убрали, и урок продолжился,
Никто не умер, мало ль в жизни случаев.
Класс сразу географией наполнился
А тяга к знаньям это тема лучшая.

От тех паров я мог бы стать алхимиком,
И вспомнив время, то, что было молодо,
Мечтал бы возвратиться в школу схимником,
Раздав ребятам всем по капле золота.

А именно: воспоминанья прежние
Об этой школе на заре отрочества.
О том, что было здесь ещё до Брежнева,
Чтобы в умах цвело Её Высочество.

Я вспомнил тот урок Аким Иваныча,
Когда в одной из школ разбили градусник.
Как будто это всё случилось давеча –
Металл, в блестящей луже, веник – парусник.
***
На старом шахтном кладбище
Сосем без эпитафии,
Кто был нам всем товарищем –
Учитель географии.
***

[Гость]

красиво...

[Юрий Николаевич]

Вторсырьё

Вислоухая кляча и старый татарин,
И железкой о жесть – его фирменный звон.
Бричка, доверху полная всяческой рвани –
Притягателен был этот пигмалион.

Возрождал он предметы из старого хлама.
Из костей, что собрал, где-то делали клей.
Вторсырьё – из него будет бланк телеграммы.
Вторсырьё – как пароль необильных тех дней.

Половинка вторая двадцатого века.
Лишь недавно закончилась злая война.
Любознательно я открываю два века:
Вот лошадка, вот бричка как будто без дна.

Деликатно возница бьёт скромные склянки
И торопит к себе подрастающий люд.
Кто-то тянет к возку заржавевшие банки,
Кто-то тащит к нему металлический прут.

Двор подчищен, и кто-то снёс коврик пред дверью,
Полагая, что он абсолютно ничей.
(Я, наивности этой сейчас ещё верю),
А под ковриком связка домашних ключей.

Так хранили их мудрые домохозяйки,
Уходя к длинной очереди в магазин,
Где продуктов давались нежирные пайки
И для примуса был во дворе керосин.

Коробейник сидит как дервиш на диване,
А в руках у него очень точный безмен.
Он тряпьё поменяет на яркие ткани,
Он свой ящик волшебный снимает с колен.

Ну, а в нём есть в полоску косую тетради,
И перо, что фиксирует каждый нажим,
Тюбетейки, какие носили в Багдаде,
И крючки рыболова, и лесочки к ним.

А вершиной всего – перочиновый ножик –
Лучший приз, и к нему так и тянется взор.
Он твоим оказаться когда-нибудь может,
Но очистить придётся посёлок и двор.

А пока я на сдачу пру макулатуру.
Нет, не выпадет, точно, сегодня зеро.
За газеты, что нам прививали культуру
Мне татарин отдал номерное перо.

Я его окунаю в простую чернилку,
Вот сейчас испытаю счастливый тот дар.
Помещаю строку в добрых мыслей копилку:
«Много проку, однако, от старых татар».

[Ошац]

Вот жесть то, слышъ ЮН тебе одного места мало?

[Elk]

Тут будут собираться одноразовые поклонники:

красиво...

Ну образец стабильности:

перочиновый ножик

Юродий Николаевич, ну сколько можно?

[Ошац]

красиво...

Вот и забери его себе нахрен в белокаменную.

[Юрий Николаевич]

Наверное, многие люди в нашем современном, как сейчас называют, цивилизованном мире, даже не подозревают, куда деваются отходы огромного количества людей, живущих в мегаполисах. Моя маленькая дочь, когда мы в былые времена ехали из Крыма, глядя из окна поезда на одиноко в степи стоящий хутор, спросила: «Разве можно там жить»? Оказывается можно, и везде человек обустраивает себя, даже если для этого средств ему отпущено совсем немного. Этим стихотворением хочу вернуть время в своё детство, когда цивилизация ещё не достигла сегодняшних пределов, но человеческих радостей от привольной жизни, было, в моём понимании, не меньше, чем в нынешние дни.

Золотарь

Современный дружочек, послушай, постой-ка,
Представляешь, что в жизни для многих помойка?
Это ёмкое слово как будто сутулится.
Означает оно, что удобства на улице.

Я на руднике жил, дом на восемь квартир,
И как раз против дома обширный сортир,
А к нему притулилась подружкой она,
Что казалась в то время почти что без дна.

Сверху короб из дерева, в крыше есть крышка.
Архитектор проект обозначил не слишком.
И строение с виду совсем неказисто,
И вокруг него место не очень-то чисто.

К ней подходишь с ведром первоклассных помоев
Гордым взглядом соседушек не удостоив,
Уклонялся от встреч я при этом процессе,
Уменьшаясь, как будто, в значенье и в весе.

А она, при сближенье с ней, благоухает.
И дыханье моё потихонечку тает.
Запах крепнет и пахнет, отнюдь, не цветами
Спёртой грудью я полон, совсем как цунами.

Чуть, мизинцем, кручу вертушка кочерыжку,
Силой воли тяну всю облитую крышку,
И ведро, кверху дном, чтоб оно опустело,
И оно облегчилось, и сделано дело.

Но всему наступает конец и пределы.
Эта яма полна, и машине есть дело
И за ношу нелёгкую ныне и в стари
Принимаются люди, что звать золотари.

Грязный ЗиС прикатил в бедный двор наш просторный.
И разносится запах, конечно, не горный.
Много зрителей здесь и мальчишеский хохот.
И девчонок смущенный доносится шёпот.

И помощник выходит на первые роли.
И его бенефис, и машины гастроли.
Он нажал на рычаг, механизм, словно робот.
Тянет жижу, заботливо спущенный хобот.

А толпа очевидцев стоит и волнуется:
Интересно, как шланг и помои целуются.
С мощной помпы крученьем очистился ларь –
Не боится работы своей золотарь.

Он садится в машину, до одури грязную
Заключённый в спецовку неблагообразную.
Но, грязны не дела, а лишь бренное тело,
И спасибо ему за полезное дело.
***

[Юрий Николаевич]

Наш, стремительно несущийся в будущее, головокружительный век, очертя голову, приобретает всё новые и новые приметы цивилизационного устройства своего времени. При этом он, как линялого пера меняющей сезон птицы, отказывается от предметов постепенно устаревающих, занимающих своё место на музейных полках и вызывающих у молодого поколения неимоверное удивление тем, что они когда-то заполняли наш быт, были необходимы и имели широкое распространение. Очень хочется, стряхнув с отслуживших своё артефактов пыль, показать уходящую натуру, верой и правдой служившую многим поколениям, отдав долг этим предметам, постараться не забыть то, что составляло наш быт ещё совсем недавно, являлось необходимым и обязательным.
***
Подкова

Я на Алтае снова появился
И как-то незаметно заблудился.
Иду, бреду заброшенной дорогой,
Забытой всеми, и людьми и Богом.

Здесь мурава взросла и лебединка,
А пуще всех душистая полынка.
Дороги этой будто бы и нету,
А ведь в былом она являла свету:

Коней, что гнали в крепость, в сопок устье.
Телеги, что скрипели не без грусти,
Быков, тянувших длинные подводы.
А рядом, иртышовы лились воды.

А лошади, чтоб не сбивать копыта,
Калёными железами подбиты.
И кузнецы ковали до основы
Простые лошадиные подковы.

Они не просто так, а лихо гнуты.
Тук, тук и ноги лошади обуты.
И для гвоздей отверстия пробиты.
Подкова – половиночка орбиты.

Кузнец копыто мастерски подрежет,
Во рту гвоздки, что выковал, подержит,
И подберёт обновку по окружью –
С подковой конь не будет знать недужья.

А где сейчас те кузни? Нет их ныне.
И кузнецов не держат уж в помине,
И лошадей извёл наш век кипучий,
Вдруг, вспомнить прошлое, представился мне случай.

Иду распадком, то на гору влезу.
Вдруг, вижу очень старое железо.
К подарку я давно уж был готовый;
Ну, и в поклон за стёршейся подковой.

Отмыл, почистил – вот она удача.
Она ко мне с симпатией тем паче.
А какова история находки?
Ходил тот конь тихонько или ходко?

Рождён в Форпосте или в Устье-Граде?
В каком он поучаствовал параде?
А может быть, с врагом встречался грудью,
Или возил тишком снарядов груды?

Что мне тот дар поведает, не знаю,
Но думаю, что тайну разгадаю.
Таю в себе счастливую усмешку –
В компьютер вставлю найденную флешку.
***

Зубило

О чём рассказ? Давайте про зубило.
Его давно уж общество забыло.
Лежит без дела инструмент в сторонке,
А ведь когда-то был он стержнем звонким.

В Москве рождался на заводе «Фрезер».
Сначала сталь варилась, словно гейзер,
Потом брусок, потом его вострили –
Рабочие беззлобно так острили:

Что, закалив изделье в жидком масле,
И наточив, нельзя побриться разве?
Его применишь, отлетит железка.
Не мягко стелешь, аргумент-то веский.

Так, век за веком, у зубила жало
Не уставая, твердь свою держало.
И в обработку шёл твердейший камень,
Что вместе составляло лёд и пламень.

Да, только слесарей живое племя
Узнало и совсем другое время.
И в жизнь вошла и яростно, и ярко
Гроза металлов – мощная «болгарка».
***

[Юрий Николаевич]

Коромысло

С малого роста
Был водоносом
Лет с десяти.
А с коромыслом
С плеч моих свислым
Легче идти.

Водопровода
Не было сроду –
К будке пешком.
Там по талонам
Кран отворён нам –
Льётся тишком.

По три копейки
В вёдра – бадейки
Брызжет вода.
Взял коромыслом
Пару со смыслом
Вот ведь беда.

Вёдра как гири,
Люди в Сибири
Гнутся не в раз.
Тяжко шатаюсь
Но приближаюсь
К дому как раз.

Путь этот множу
Боженька, Боже!
Выдай мне сил!
Так с коромыслом
Я шагом быстрым
Воду носил.

То коромысло
В век наш не вышло –
Было, и нет.
Видел в музее
Для ротозеев
Тот инструмент.
***
Примус

Примус, примус – старый примус
Это маленькая жись –
Керосина вечный привкус –
Коль накачан, то держись.

Не забудь его заправить –
В горло топливо залить.
С ним картошку можно жарить
И, согрев, чаёк попить.

А силёнки коль иссякнут
Нужно примус подкачать.
Он в квартире, в доме, в сакле
Не привык озорничать.

И на кухне коммунальной
Есть у примуса обет:
Пошипеть, но не печально,
Чтоб быстрей поспел обед.

И хозяйки спозаранку,
Спичкой чиркнув, подпалят
Примусок, взбив пламень яркий
А потом поговорят.

И сравнят, чей примус лучше,
Как прочищен, чье иглой,
Чей шипит намного глуше,
Лучше чей? Конечно свой.

Каждый примус чем-то дорог
Ведь кормилец как-никак.
Сухомятки вечный ворог
Он супы варить мастак.

Знаю, примус значит первый.
Без него я не могу.
Газ ведь может быть неверным.
Примус снова разожгу.
***

[Юрий Николаевич]

Этим стихотворением мы заканчиваем литературный сезон, но тема до конца не исчерпана, она будет продолжена и венцом быта ушедшего станет написанная мной поэма «В провинциальном музее».
В сентябре буду ждать свою аудиторию – до свиданья.
Ю.Н.
***
Коновязь

Что-то было так понятно
Да исчезло безвозвратно –
Растворилось в прошлом быте,
В глуби лиц, основ, событий.

Ту примету прошлой были
Люди начисто забыли,
Где в навозе и из грязи
Вырастали коновязи.

Я – малыш, с отцом в пролётке
Мы въезжали в город ходко –
Документы без сомненья
Привозили в учрежденье.

Наша лошадь подустала –
Через час ей всё сначала
По дороге, что знакома,
Повторить весь путь до дома.

А сейчас, где притулиться?
Пот смахнуть, остановиться?
И возница правит к базе –
Это значит к коновязи.

Вы мне: «Что это такое»?
Я вам: «Лошадь на покое
Не стреноживают в путы –
Вяжут за узду к чему-то.

Где собрались люди вместе
И для лошади есть место –
Привязал буланку к буму
И ушёл, не надо думать,

Что несмело и украдкой
Убежит домой лошадка.
Иль её сманит водица,
Чтоб уйти к реке напиться.

Иль тихонько для затравки
Ускользнёт, щипая травку,
И, тогда, ищи на воле
Лошадь в городе иль поле.

Вот такими были были.
Мы, в стишки их поместили,
Все крестьяне, паны, князи
Приклонялись к коновязи.

Привязь та в веках священна
Да сейчас совсем забвенна.
Ведь пришлось ей кануть в Лету.
Почему? Лошадок нету.
***

[Алина_Win]

Честно говоря, не вижу большой художественной ценности...Текст нужно шлифовать, но даже в этом случае на гениальность он не претендует:)

[Ошац]

Честно говоря, не вижу большой художественной ценности...Текст нужно шлифовать, но даже в этом случае на гениальность он не претендует:)

Он глухой.

[кузов]

я поэт,зовусь Незнайка...

[Gassa]

Это всегда так, когда привязываешься к машине